Власть
прозевала момент, когда «сетевые хомячки» стали
гражданским обществом.
Москва продолжает бурлить. Второй массовый митинг протеста на
Театральной площади – на этот раз несанкционированный
– хотя и собрал всего 2 тысячи человек, зато эхом прокатился
по России. Вслед за Москвой, недовольные итогами голосования в Госдуму
вышли на улицы в Питере, Нижнем Новгороде, Екатеринбурге, Новосибирске,
Самаре. По социальным сетям москвичей уже приглашают на третий митинг,
который состоится в субботу возле метро «Площадь
Революции». В заявке, поданной
«Солидарностью», и согласованной городскими
властями, традиционно указано 300 участников. Но уже сейчас ясно, что
их будет в 20-30 раз больше.
Власть пытается потушить разгорающийся пожар. При разгоне митинга на
Театральной «космонавты» действовали уже куда менее
либерально, чем за день до этого на Чистых прудах. В автозаках и
отделениях задержанных банально избивали. Композитору Александру
Маноцкову рассекли бровь, избив в автозаке – он написал об
этом в своем блоге. Олегу Мельникову, одному из организаторов форума
«Антиселигер», порвали связки и сломали руку.
Журналистка «Новой газеты» Елена Костюченко,
угодившая в «обезьянник» Нагатинского затона,
видела человека, которому сломали нос. Этот список можно продолжать
долго.
Сигнал власти ясен: за бунт – будет кнут.
Пряники власть тоже готовит, правда, они ну о-о-очень маленькие. Наш
президент Дмитрий Анатольевич Медведев после 10-тысячного митинга на
Чистых прудах снисходительно обронил: «Можно и графу
«против всех» вернуть. Ничего страшного не
случится… Хотя, на мой вкус, это довольно странный способ
выражения своего мнения». А еще в декабре наспециальное совещание
соберется президентский совет по правам человека, и рассмотрит, как
соблюдались эти самые права в ходе выборов. На заседание пригласят
руководство ЦИК, Генпрокуратуры и Следственного комитета, чтобы немного
их публично пожурить.
В целом, как Кремль относится к происходящему, ярко обрисовал замглавы
президентской администрации Владислав Сурков в интервью писателю и
журналисту Сергею Минаеву.
«Нарушения, конечно, имеются, но отнюдь не в
«промышленных» масштабах. А вопят так, будто это
повальное явление, – сожалеющее оценил реакцию общества
Владислав Юрьевич. – Это говорит о правовом нигилизме или
неграмотности. Жаль, что так низок уровень политической культуры. У
меня простой вопрос к крикунам. Если все так ужасно, почему тогда из
года в год прогнозы социологов и экзит-поллз так близки к итогам
выборов? Где же тогда щель для массовых фальсификаций? Все эти вопли
– это неуважение к мнению избирателей, к работе
высококвалифицированных специалистов – социологов... Наша
политическая система прозрачна и адекватна. Так что всем вопящим
отвечаю: хватит вопить. Надоели».
Тут уместно напомнить, как на самом деле «близки»
официальные результаты к exit polls. Согласно exit polls, проведенных 4
декабря Фондом «Общественное мнение» в Москве, за
единороссов проголосовали 27,5% москвичей. КПРФ получило поддержку
25,5% горожан, «Яблоко» – 15,7%.
«Эсеры» набрали 16,3%, а «Патриоты
России» и «Правое дело» получили 1,5 и
0,6% голосов соответственно. А вот результаты, подсчитанные ЦИК:
единороссы – 46,5% голосов, КПРФ – 19,37%,
«Справедливая Россия» – 12,16%, ЛДПР
– 9,5%. Хуже всего пришлось «Яблоку»
– всего 8,57% голосов.
Вы видите «щель для массовых фальсификаций»,
которую не видит господин Сурков? Как минимум 10 тысяч сограждан,
которые протестовали против фальсификаций, эту щель заметили. Заметили
и сочли, что власть украла у них голоса.
Но по Суркову, сейчас в России – очень стабильная ситуация.
«Среди российских политиков недостаточно людей, с уважением
относящихся ко второму закону термодинамики... В вульгарном изложении
он гласит: в замкнутых системах нарастает беспорядок... Поэтому, чтобы
система сохранялась и развивалась, ее надо разомкнуть. Допустить в нее
новых игроков. Не играть одной фигурой. Большую партию нельзя выиграть,
играя одной фигурой, даже если это фигура короля. Нельзя оказаться в
положении «solus rex» –
«одинокий король». Нужно взаимодействовать, а не
закрываться. В открытой системе больше турбулентности, но как ни
парадоксально, больше и устойчивости. «А мы ведь за
стабильность, не так ли?» – почти саркастически
заметил господин Сурков.
Не прозевает ли Кремль момент, когда из стремительно закипающего котла
протеста нужно выпустить пар, рассуждает вице-президент Центра
политических технологий Алексей Макаркин.
«СП»: – Алексей Владимирович, власть
действительно думает, как Сурков?
– По моим ощущениям, власть не успевает за событиями. Власть
всегда воспринимала наши средние слои как достаточно конформистскую
часть общества. Как людей, которых Минаев описал в
«Духлессе». У него герои делятся на успешных
карьеристов и неудачников-лузеров. Карьеристы зарабатывают деньги и
тратят, и не думают о хотя бы какой-то общественной деятельности. На
самом деле, это – портрет средних слоев в 2007-2008 годах.
Люди такого типа, конечно, не вышли бы на улицу ни при каких условиях.
Возможно, из-за такого преставления власть считала, что оппозиция
– это какие-то единицы-маргиналы, вроде Лимонова. Удачным
методом борьбы с оппозицией заключался в том, чтобы представлять ее
участников как людей, которые не могут нормально самореализоваться.
Но сейчас ситуация изменилась, а власть этого не почувствовала.
«СП»: – И когда начались эти изменения?
– Задолго до избирательной кампании. Когда быть критичным по
отношению к власти стало престижным, когда программы типа
«Гражданин и поэт» стали собирать полные залы,
когда усилилась критичность ведущих деловых СМИ. Власть обратила на
этот процесс более-менее серьезное внимание, наверное, только когда в
«Олимпийском» освистали Путина.
Ведь что там произошло? Люди не имели ничего против, чтобы премьер
пришел на спортивное мероприятие, но были недовольны, что он решил
оказаться на этом мероприятии в центре внимания. Этот момент стал
показательным: процесс критики коснулся, наконец, и самого популярного
политика в стране – Владимира Путина.
«СП»: – Что происходит в обществе сейчас?
– Я бы выделил два основных фактора. Первый –
кардинально изменились настроения людей. В 2007-м казалось, что мы
преодолели парадигму Черномырдина – «хотели как
лучше, а получилось как всегда». Тогда было ощущение, что нам
везет, что у нас стабильный экономический рост, влекущий за собой рост
зарплат. Средние слои, в целом, положительно восприняли речь Путина в
Мюнхене, – мол, так и надо этим западникам, Россия встала с
колен. Вообще, тогда было много позитивных факторов, включая и
футбольную сборную во главе с Гусом Хиддинком, и нашу победу на
«Евровидении». Словом, везет так везет.
И вот сейчас, после кризиса, эти настроения ушли. Причем, если с точки
зрения социальных низов власть пришла им на помощь и поддержала
(огромные деньги Резервного
фонда были брошены на выплату пенсий и пособий), со средним классом
получилось сложнее. Да, он не рухнул, он может покупать новые
«айфоны» и «айпады», но он
больше не чувствует оптимистической перспективы, роста. Наоборот,
ощущает сильную неопределенность. Поэтому у среднего класса растет
раздражение на те вещи, которые раньше воспринимали спокойно.
«СП»: – Какие, например?
– Например, коррупцию. Когда зарплата представителя среднего
класса вырастала за год на 25-50%, ему было все равно, что какой-то
чиновник берет взятки. Мол, берет, но и другим жить дает. Но когда
зарплаты заморозились, или возникла тенденция их снижения, или
замаячила перспектива остаться без работы в ходе второй волны кризиса
– оптимизм испарился. Люди стали больше обращать внимания на
коррупцию, на эффективность управления, на плохую судебную практику.
Они начали более чутко воспринимать критику власти. Все это –
один момент.
«СП»: – А второй?
– Есть другая важная составляющая, без которой, наверное,
нынешних акций не было бы. За время роста протестных настроений
развился Интернет. Причем, не просто как
техническое средство, которое способствует мобилизации, завязыванию
связей, но и как среда, в которой реализовываются общественно-значимые
процессы.
Люди через интернет получали опыт совместной деятельности. Например,
собирали деньги ребенку на операцию. Это делал человек или структура,
которая пользуется авторитетом в интернет-сообществах, он отчитывается,
как деньги потратил. По той же модели стал работать Навальный, собирая
деньги на свой «РосПил». В итоге общественные
проекты в интернете стали переходить в разряд политических.
Стать критиком власти стало в такой ситуации куда более престижным, чем
в 2007-2008 годах. Кроме того, появились новые формы критики, более
приемлемые для среднего класса – например, тот же проект
«Гражданин и поэт». Кризис, рост раздражения,
престижности критики, опыт сотрудничества в интернете – все
это вылилось в то, что мы видим сегодня.
«СП»: – Власть оказалась к этому явно не
готова?
– Явно не готова. Она, повторюсь, по-прежнему видела в
средних слоях конформистов, которые готовы только зарабатывать и
тратить, зарабатывать и тратить. И сейчас, насколько я понимаю, власть
не знает, как ей поступить.
Сурков говорит, что можно создать новую партию. Но если это будет
очередной симулятор а-ля Богданов, никого такая партия не вдохновит.
Интернет-среда хорошо чувствует фальшь. Проблема власти заключается в
отсутствии диалога с обществом. В период доминирования она привыкла к
жанру монолога, а сейчас она оказалась в очень сложном положении.
Причем, не столько из-за этих массовых акций.
«СП»:
– Митинги протеста – не проблема?
–
Половина проблемы. Есть вторая половина – что делать с теми,
кто остался с властью. Миллионы людей проголосовали за
«Единую Россию» – это факт, что бы ни
говорили о фальсификациях и административном ресурсе. Но люди, которые
от нее отпали, стали из конформистов критиками – граждане
активные и самостоятельные. У «ЕдРа» остались
патроналисты, которые надеются на государство, надеются что-то от него
получить. У них есть свой запрос – на проведение более
активной социальной политики. И этот запрос входит в противоречие с
реальной экономической ситуаций, что в перспективе чревато большими
осложнениями. (Выделено
мною. Это важный момент. Сергей Строев)
«СП»: – Что Кремль будет делать в такой
ситуации?
– Вероятно, политика будет по преимуществу реактивной. То
есть, будут реакции на конкретные вызовы – более или менее
авторитарные. Дальше, наверное, они попытаются сформулировать пределы
возможных уступок, а также характер диалога с обществом, очертят круг
тех, с кем его можно вести. Но не думаю, что в политике будет виден
цельный подход.
«СП»: – Нынешний протест будет идти по
нарастающей?
– Не уверен. Протестная активность будет связана с
конкретными вызовами. Если конкретные лидеры будут расти количественно
– тогда да, пойдет по нарастающей. Если раздражителей будет
меньше – уменьшится и число протестных акций.
«СП»: – С какой ситуацией можно сравнить
нынешний градус недовольства в обществе?
– Сегодня люди хотят большей свободы, они образуют очень
экстравертную среду, близкую по психологии к советскому среднему классу
конца 1980-х. В 1980-е средние слои, которые не бедствовали, не
голодали, не были в состоянии жуткого стресса, когда из-под ног все
ушло, тоже хотели большей свободы, советской демократии. Они работали в
обычном режиме, а после работы шли на большой митинг. Это было престижно,
социально одобряемо тогдашними правительствами –
инерционными, не успевающими за общественными процессами. Конечно,
сейчас ситуация другая, и другой средний класс, в нем куда меньше
идеализма. Да и масштабы явлений разные. В 1980-е на улицы выходили по
50-100 тысяч людей – например, на митинги против шестой
статьи Конституции СССР. Сейчас цифры другие. Но на фоне того, что мы
видели на протяжении последних лет, и они – большой прогресс
для оппозиции.
