Оговоримся сразу: само по себе серьёзное обсуждение предвыборных статей — особенно людей вроде Путина, известных весьма спокойным отношением как к своим обещаниям, так и к общественному мнению — является занятием, опасно приближающимся к абсурду.

Мысль о том, что избирателя можно не обмануть в условиях пресловутой «сувенирной демократии», в которой словосочетание «честные выборы» выглядит такой же нелепой катахрезой — то есть объединением в одном словосочетании несовместимых терминов (например, «горячий холод», «свободный раб», «умный глупец»), — что и «честный суд». В конце концов, нелегитимность выборов вызывается не только вероятной фальсификацией подсчета голосов: это только завершающий аккорд. Нелегитимность выборов вызывается и отсечением от них всех сил, недостаточно восторженно относящихся к назначенным победителям, неравенством доступа к рекламе и финансам, не говоря уже о правосудии. 

Обманывая на выборах, обманывая в процедурах — как можно не обмануть в статьях, в открытой пропаганде?

А раз так, обсуждение этих статей должно вестись не как серьезного заявления о реальных намерениях, но всего лишь как ни к чему не обязывающего застольного разговора. В конце концов, нет никаких гарантий даже того, что формальный автор этих текстов вообще их читал.

И тем не менее, слова — особенно во времена пробуждения народа — накладывают на подписавшего их, пусть и менее значимые, чем нам хотелось бы, но все же обязательства. Как говорили в Советском Союзе, «слово не воробей, поймают — вылетишь», — и власть именно потому смертельно испугалась массовых протестов, что вдруг осознала возможность практической реализации этой фразы.

Поэтому слабая надежда на то, что статьи Путина отражают что-то реальное, а не только творческую фантазию спичрайтеров, все же существует — и позволяет рассматривать их, пусть и со всеми возможными оговорками.

Неужели Медведев был не только техническим президентом?

Самое неожиданное в третьей и четвертой предвыборных статьях Путина — их преемственность. Добрая половина экономической статьи — причем первая! — посвящена инновационной модернизации, продолжая, и развивая тем самым бесплодные заклинания Медведева. Статья же, посвященная демократии, уделяет огромное внимание интернет-процедурам, — и это в стране, в которой значительная часть населения лишена в результате либеральных реформ доступа даже к обычному электричеству.

В целом статья про демократию напоминает эссе, написанное студентом для исповедующего крайний либерализм преподавателя с полным учетом его вкусов. Чувства автора вполне понятны: назначение первого в истории двусторонних отношений посла, не являющегося дипломатом, вызывает объективный вопрос о сути непосильных для дипломата функций, которые возлагаются на него. Существенно и то, что именно Макфол, насколько можно судить, был реальным руководителем избирательной кампании Ельцина 1996 года, обернувшейся, по сути дела, масштабной спецоперацией. Репутация специалиста по государственным переворотам (тактично именуемым в последнее время «цветными революциями») на фоне весьма убедительных судеб Каддафи и Мубарака представляется в этих условиях вполне убедительной причиной для добросовестного повторения либеральных догм.

Беда лишь в том, что у статей будущего президента РФ есть еще как минимум несколько читателей, помимо посла США: многие россияне верят в искренность намерений наших политиков.

И испытывают искреннее недоумение от повторения узколиберального, сугубо институционального понимания демократии, — в то время как мы давно уже понимаем, что она представляет собой общественное устройство, в котором система управления учитывает интересы и мнения общества в максимально возможной степени.

Этот учет интересов и мнений в разных культурах и на разных уровнях управления может достигаться разными социальными механизмами. Стандартные институты демократии: от частной собственности на средства производства до свободы СМИ, — обеспечивают ее содержание лишь при высоком уровне развития обществ, относящихся лишь к одной — западной — цивилизации.

Последствия игнорирования этого наиболее заметны в исламском мире, в котором демократические культуртрегеры раз за разом с пугающей неизбежностью оказывались в состоянии выбора между демократическим приходом к власти исламских фундаменталистов и воцарением кровавого светского диктатора.

Непонимание разницы между содержанием демократии и отнюдь не универсальными методами ее достижения, демонстрируемое Путиным в его четвертой статье, вызывает тягостное ощущение того, что четверть века национального предательства все еще далеко от своего завершения.

Робкие шаги к разуму?

Однако в откровенно пропагандистских либеральных мантрах путинских статей появляются весьма значимые новые нотки. Повторюсь: они могут не значить совсем ничего и быть простой реакцией наемных политтехнологов на рост общественного протеста, который, несмотря на свою оседланность либералами, носит категорически нелиберальный характер. Но.

Либеральные фундаменталисты давным-давно, еще в 2003 году, официально провозгласили презумпцию «экономической неэффективности государства», трактуя оную как недопустимость практически любых действий государства в сфере экономики, кроме прямой коррупции, а Путин указывает: создать дорожную сеть «в современных условиях способно только государство». Чтобы понять значение этих слов, надо видеть лица либеральных журналистов при их цитировании: это попрание основ либеральной религии, практически святотатство.

Путин снова реанимировал термин «промышленная политика». Да, это случилось только на моей памяти уже в третий раз, — но всё же — впервые после 2004 года. И в широком спектре названных им отраслевых приоритетов есть и промышленные, а не только по-медведевски «постиндустриальные». Ритуальная клятва на верность ВТО, при всей своей омерзительности, сопровождается заверениями в недопустимости не протекционизма как такового, но лишь «чрезмерного» протекционизма — все это отход от либеральных догм, уничтожающих нашу страну на протяжении всей четверти века национального предательства.

Говоря о стимулировании отраслевых приоритетов стандартными налоговыми и таможенными мерами (не применяемыми, правда, в России), Путин вдруг подчеркивает, что эти меры могут быть полностью нейтрализованы развитием глобального кризиса. Отсюда буквально один шаг до осознания необходимости современной — и уже поэтому нелиберальной — структурной политики.

После намеченного в рамках присоединения к ВТО двукратного к 2014 году сокращения поддержки сельского хозяйства премьер Путин очень подробно описал объективные причины необходимости сохранения этой поддержки как таковой. Похоже на издевательство — или на подготовку почвы для возвращения к разуму хотя в этом вопросе.

Отходом от либеральной ориентации на всемерную поддержку богатых стала и идея «налога на роскошь» — с трогательным указанием на то, что он не должен ухудшать положение среднего класса (хотя на практике олигархи, скорее всего, обеспечат введение именно абсурдно низкого порога «роскоши» — с тем, чтобы затем отменить закон как дискредитировавший себя).

Исключительно серьёзным с точки зрения идеологического противостояния представляется признание хотя и не откровенной преступности, но хотя бы «нечестности» всей приватизации 90-х годов. Действия по принципу «и вашим, и нашим» плохи тем, что каждый воспринимает чужую часть сообщения: левые сектанты считают отказ от восстановления справедливости циничным издевательством: мол, мы признаем, что мы вас ограбили, и терпите дальше. Но в данном случае более адекватным представляется взгляд либералов, которые встревожены буквально горами оговорок в традиционных заклинаниях. В самом деле, почитайте: «отъём собственности» (причём, процессы впервые в официальном документе названы своими именами, а не псевдонимами типа «пересмотра итогов приватизации»), разумеется, недопустим, но лишь «сейчас», а «добросовестными приобретателями» приватизированных активов, как и «эффективными собственниками», являются далеко не все, а лишь «многие» — да и то лишь «формально». Это позволяет, по крайней мере, возобновить обсуждение цивилизованного метода изживания последствий грабительской приватизации — компенсационного налога, использованного в посттэтчеровской Великобритании.

Присоединение России к ВТО, перерастание Таможенного Союза в непонятный Евразийский, изгнание из их аппаратов «мотора интеграции» — академика С.Ю. Глазьева — создало серьёзную неопределенность в вопросах реинтеграции постсоветского пространства, неприемлемой для Запада. И вот Путин не просто подтверждает её необходимость — он подробно подводит под неё теоретическую базу, рассматривая её как инструмент необходимого повышения ёмкости внутреннего рынка!

Понятно, почему на него так вызверились в Давосе российские либералы, принимавшие деятельное участие в создании и укреплении критикуемой ими сегодня системы и, вероятно, получившие текст его статьи заблаговременно.

Сохранение действительных либеральных ценностей

При этом подлинно либеральные ценности Путиным, по крайней мере, на словах, — подтверждены и даже развиты. Он впервые (после разве что Руцкого) из российских руководителей признает системный характер коррупции. Да, описание способов и направлений борьбы с ней вызывают оторопь своей нарочитой беспомощностью, как будто Путин заранее успокаивает свое окружение: мол, не бойтесь, все это понарошку.

Хотя, с другой стороны, продемонстрируй Путин правдоподобное намерение искоренить коррупцию, — и, глядишь, против него в едином строю выступили бы не только либералы от Шувалова до Навального, но еще и самые верные силовики? В конце концов, «несмертельный удар смертелен для того, кто его наносит», — а в вопросах власти Макиавелли толк знал.

Позитивным представляется указание Путиным на необходимость преодоления обвинительного уклона — и не только судов, но и всей системы правоохранительных органов. Реагируя на протесты общественности, он подчеркивает (пусть даже и в оскорбительной для нашей истории форме) необходимость не допускать перерастания хозяйственных споров в уголовные дела.

Конечно, это заявление легко может быть доведено до либерального абсурда — полного вывода бизнесменов из-под уголовной ответственности вообще, создания вожделенной для многих либералов ситуации, когда воровство батона хлеба карается тюрьмой, а воровство завода — не более, чем штрафом. Медведев уже поставил российскую юстицию на этот безумный путь, декриминализовав контрабанду и разрешив коррупционерам откупаться от ответственности, как в Средние века. Но и ситуация, когда предпринимателей массово сажают в тюрьмы из простого желания отнять их бизнес, тоже недопустима.

Введение «обязательного публичного технологического и ценового аудита всех крупных инвестиционных проектов с государственным участием», равно как и всех крупных государственных заказов, представляется реакцией на массовые протесты против тотальной коррупции. Председатель правительства Путин демонстрирует открытость к диалогу с обществом, приглашая читателей к совместной работе с собой: «Давайте (!) задействуем (!) на пользу обществу частный интерес фирм-поставщиков», — здесь не хватает только фамилии Навального. Несмотря на всю нелепость этой конструкции — вместо подписания элементарного распоряжения премьер по-горбачевски обращается к общественности за сотрудничеством — понимание важности проблемы демонстрируется вполне однозначно.

Посвященная демократии статья практически вся основана на подтверждении требований либеральной общественности, на описании ее ценностей. Как представляется, это не только апелляция к Западу, но и попытка «перехвата лозунгов» у наиболее финансово обеспеченной, активной, влиятельной и потому опасной либеральной части оппозиции. Подобно тому, как большевики в 1917 году просто взяли аграрную программу эсеров, Путин провозглашает ценности и цели проклинающих его либералов (вплоть до ответственности общества за поведение государства по отношению к нему), нисколько не смущаясь предшествующими 12 годами. Обществу, как уже не раз бывало в российской истории, неявно предлагают забыть прошлое и сконцентрироваться на предвкушении будущего, описываемого по его собственным рецептам.

Конечно, конкретных механизмов реализации либеральных представлений о демократии нет, — это дело будущих правительств. Однако, если бы лидеры Болотной площади были допущены к предстоящим выборам, в качестве демократического раздела своей программы им пришлось бы цитировать статью Путина.

Трепетное отношение к позитивной части либеральных подходов видно и в традиционной с начала 90-х заботе об улучшении инвестиционного климата, и в популярном с середины 90-х описании необходимости формирования «длинных денег», и в констатации необходимости формирования «новых институтов» в дополнение к снижению инфляции. Повторение этих бессмысленных и давно дискредитировавших себя мантр вызывает ощущение, что Путин пытается отвести от себя гнев либерального клана. Он принципиально не раскрывает поддерживаемые им механизмы снижения дефицита Пенсионного фонда и подчеркивает необходимость намеченной на 1 июля реформы бюджетных организаций.

Но Рубикон уже перейден — возможно, что и незаметно для самого будущего цезаря.

Простая констатация им того, что устойчивость страны во многом определяется привязанностью к ней владеющих ее капиталом людей, может быть воспринята сложившейся за последнее десятилетие «оффшорной аристократией» лишь как объявление войны. И никакие либеральные расшаркивания и заклинания не смягчат позицию российских либералов, которые ощутили угрозу главному фактору своей самоидентификации — даже не своему кошельку, но своему наднациональному статусу.

Итог этой войны зависит от того, сможет ли Путин после своего избрания завершить начавшееся, как может показаться из его материалов, переосмысление либеральных догм — или же, оставаясь их рабом, он неминуемо превратит себя в заложника одного из элементов единого либерального клана, обрекая себя на неминуемую гибель.

Источник: http://delyagin.ru/articles/25195.html