Об  авторе этой публикации Шамиле Султанове

 

                              Шамиль Загитович Султанов

 

 

Справка №1

 

Родился 16 мая 1952.

В 1976 окончил Московский государственный институт международных отношений (МГИМО). Кандидат исторических наук.

Член Партии исламского возрождения, член редколлегии ее газеты "Аль-Вахдат" ("Единение")

В 1991 - 93 - член редколлегии и специальный корреспондент газеты "День".
С 1994 - заместитель главного редактора оппозиционного еженедельника "Завтра", созданного на основе газеты "День".
До 1997 вел рубрику "Табло" в газете "Завтра".
Печатался в программном органе "новых правых" - журнале "Элементы", а также в газете "Аль-Кодс" (главным редактором которой одно время был Камиль Султанов - брат Шамиля Султанова).

Член аналитической группы Внешнеполитической ассоциации А. Бессмертных.
Работает в Центре по исследованию межнациональных и межрегиональных экономических проблем (ЦММЭП) Юрия Скокова. В 1995 вошел в Общенациональный совет Союза народов России.
Соавтор книги "Омар Хайям" (ЖЗЛ). Автор книги "Плотин" (ЖЗЛ).
Автор монографий "Глобальная безопасность и региональные конфликты", "Проблемы региональной безопасности".

Владеет английским и французским языками.

 

Справка №2

Родился 16 мая 1952 г. Окончил сельскохозяйственный институт (1971) и факультет международной журналистики МГИМО (1976). Член КПСС до 1991 г.

В 1991-1993 - член редколлегии и специальный корреспондент газеты "День". Работал Заместителем главного редактора еженедельника "Завтра" (с 1994 г.). Был членом Партии Исламского Возрождения, входил в редколлегию газеты "Единение". Имеет ряд публикаций.

Член аналитической группы Внешнеполитической ассоциации. Работал в Центре по исследованию межнациональных и межрегиональных экономических проблем.

Кандидат исторических наук.

 

          

                                                                                                                        Шамиль Султанов - публицист в "Аль-Кодс" ?

                                                               

                                           

  Шамиль  Султанов депутат блока «Родина» в 2003 -2007 годах

 

 

==================================================================

Эти «справки»  об авторе Шамиле Загитовиче Султанове  взяты мною из интернет источников. Вторая «справка»  взята со старого сайта НПС «Родина» и Шамиль в ней выглядит как-то «посимпатичнее», достаточно одиозная «Аль-Кодс» в ней  вообще не упоминается, как в первой справке не упоминается очень важный факт политической биографии Шамиля – его статус депутата Государственной Думы, да еще ни в каком нибудь всеядном «ЕР», а в социал-патриотическом блоке «Родина» !

Как будто это два разных человека…. Скорее всего справка  №1 более ранняя. Но все равно акценты в ней, бесспорно,  даны другие.

Шамиль Султанов был членом Государственной Думы Четвертого созыва ( 2003 -2007 годы) и был одним из заметных депутатов блока «Родина». Именно с тех пор я слежу за публицистикой Шамиля Султанова, с которой не всегда согласен, но считаю, что в основном его прогнозы базируются на объективной реальности и вследствие этого они, к сожалению, вполне могут сбыться. Особенно в этой статье, где он пишет о неизбежности глобальной войны за передел мира в эпоху системного кризиса.

 

Мне приходилось слышать и более скептические высказывания о публицистике и политических взглядах Шамиля Султанова, о причастности  Шамиля  к исламскому движению в России.  Это не удивительно, ибо среди коллег Шамиля в Государственной Думе были и русские националисты различной степени радикальности, которые могли не разделять интереса Шамиля к политическому исламу.

 

Но по этому поводу ничего не могу сказать, так как лично Шамиля Султанова я не знаю, в отличии от многих бывших других депутатов блока «Родина». Несмотря на то, что мы с Шамилем однокурсники. Правда, учились мы на разных факультетах, хотя первые три  курса  учились в одном и том же  не очень большом здании  из трех старых зданий нашего Института. Знакомство и сближение студентов однокурсников с разных факультетов чаще всего происходило  или в общежитии ( но это было больше актуально для большинства иногородних студентов, или на основе «личной симпатии», но это уже относится к теме знакомства студентов со студентками)))) Что произошло и с автором этих строк: за пять лет он не сблизился ни с одной студенткой со своего факультета ( и, следовательно, со своего факультетского здания, а их было их было три здания в разных местах), но при этом сблизился с несколькими студентками из самого отдаленного здания - факультета МЭО, причем со всеми студентками из одной академической группы, а на одной из них был даже женат ))) Но это так… Для разрядки. Перед чтением мрачных прогнозов Шамиля о НЕИЗБЕЖНОСТИ ВОЙНЫ.

 

Если кому-то публицистика Шамиля покажется скучноватой и надуманной с этими «циклами» - можно смело переходить на вторую половину статьи под заголовком

«Кризис циклический или системный».  Там точно не соскучишься !

 

Сергей Строев

1 февраля 2010 года.

 

 

 

 

Кто-то существует в линейном времени, кто-то живет в циклическом, кто-то стремится прорваться в магическое время… Ибо каждому свое.

     "То, что было, то и будет" — это время циклическое. Для индивидуальной человеческой судьбы важнейшими, наверное, являются двенадцатилетний и семилетний циклы. Для любого государства особо значимыми становятся шестидесятилетний и стодвадцатилетний циклы.

     В рамках каждого шестидесятилетнего периода всегда, желают того или нет властвующие элиты и оппозиционные контрэлиты, правящие классы и бюрократии, лидеры и сановные личности, происходит кардинальная системная трансформация — в структуре государственных институтов, обществе, культуре, международном окружении и т.д.

     Каждые шестьдесят лет — и сцена полностью меняется: новый сюжет, новая драма, новый интерьер, новые актеры…

     Но правила остаются неизменными.

     Две тысячи лет — всего лишь несколько десятков шестидесятилетних циклов — вот и всё наше т.н. новое время.

     Тридцать первый шестидесятилетний цикл начался в 1804 году, когда монархическая Европа, сотрясаясь от победоносных наполеоновских армий, начала трансформироваться, еще не зная, во что именно. В 1864 году в свои права вступил очередной, тридцать второй, солнечный цикл.

     Этому циклу предшествовал первый в истории мировой экономический кризис 1857 года. Причиной послужили массовые банкротства железнодорожных компаний и обвал рынка акций в США. Коллапс на фондовом рынке спровоцировал кризис банковской системы. В том же году кризис перекинулся на Англию, а затем на всю Европу. Волна биржевых волнений прокатилась даже по Латинской Америке. За период кризиса производство чугуна в США сократилось на 20%, потребление хлопка на 27%. В Великобритании больше всего пострадало судостроение, где объём производства упал на 26%. В Германии — на 25% сократилось потребление чугуна; во Франции — на 13% выплавка чугуна и на столько же потребление хлопка; в России выплавка чугуна упала — на 17%, выпуск хлопчатобумажных тканей — на 14%.

     Что еще, помимо этого крупнейшего экономического обвала, происходило накануне и в период перехода к новому, 60-летнему периоду? Обычно за 5-7 лет до наступления и в течение 5-7 лет после начала такого цикла случаются события, которые оказывают мистическое влияние на весь предстоящий период.

     Только два ключевых момента, связанных с началом тридцать второго цикла. Во-первых, Европа, политический центр тогдашнего мира, стала свидетелем нескольких крупных войн, результатом которых стала кардинальная геополитическая трансформация всей системы международных отношений. Прежде всего речь идет о войне (1854-56) между европейской коалицией (Великобритания, Франция, Турция) и Россией ("Европа против России"), война (1866) между Пруссией и Австро-Венгрией ("Кто будет контролировать германское пространство?"), наконец, война (1870-71) между Пруссией и Францией за господство в континентальной Европе ("Германия против Франции").

     Обратите внимание: в первые семь лет после начала нового солнечного цикла состоялись две войны, в результате которых появилась объединенная Германия (апрель 1871 года), превратившаяся в следующие десятилетия в важнейший фактор мирового развития. Именно экономическая и политическая конфронтация между Германией и Великобританией в этом шестидесятилетнем периоде стала осью формирования принципиально нового баланса сил не только в Европе, но и во всем мире.

     Во-вторых, в 1861 году начинается гражданская война в США, после которой было отменено рабство и началось формирование принципиально нового североамериканского внутреннего рынка . В этом же, 1861 году, Александр II подписывает указ об отмене крепостного права в России. В Японии в 1866-69 годах происходит революция Мэйдзи, положившая начало истории новой Японии. На политической карте мира появляется объединенная Италия.

     Таким образом, в начале этого цикла на исторической авансцене появилась группа новых государств (Германия, Италия). В других странах возникли принципиально новые режимы с новыми долгосрочными стратегиями. Причем все это произошло в результате тяжелого кризисного раскола элит, формирования влиятельных контрэлитных групп и драматического, крайне болезненного выбора принципиально новых проектов развития. Проектов, которые требовали конструирования новых субъектов, — совершенно иных типов корпоративных государств, способных реализовать такие проекты в принципиально новой международной среде.

     Для преодоления системного кризиса эти новые типы корпоративных государств, в свою очередь, должны были кардинально преобразовать свои социумы, мобилизовав их в соответствии с требованиями новых стратегий выживания и развития.

     Иначе говоря, промышленная революция, глобализация рынков, экспансия капитала за национальные границы, формирование принципиально новой геополитической и геоэкономической среды требовали от действительно ответственных элит не просто преодоления сословных ограничений, а создания принципиально новых корпоративных макрообщностей, объединяющих общество и государство. Элиты и страны, которые смогли осуществить такую трансформацию и сконструировать новые модели корпоративных государств-социумов, получили шанс реализовать свои стратегии развития и принять участие в новом раунде ожесточенной глобальной конкуренции.

     К началу 1890-х годов (середина тридцать второго цикла) резко обостряется конфронтация между старыми и новыми общенациональными корпоративными моделями государств-социумов, начинают быстро формироваться новые геополитические союзы и альянсы, интенсивная гонка вооружений в Европе выходит на качественно новый уровень. Порта окончательно превращается в "больного человека Европы", резко усиливаются межэлитные и социальные противоречия внутри государственной корпоративной модели России и т.д.

     Первая мировая война (началась за десять лет до завершения тридцать второго цикла) не разрешила основных противоречий в глобальной конкуренции макрокорпоративных структур. Поэтому Шпенглер в 1919 году точно предсказал, что следующая мировая война начнется в 1939 году.

     Но уже к 1923 году мир стал совершенно иным по сравнению с 1864 годом!

     

                        ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ ЦИКЛ

     Новый 60-летний цикл на планете начался зимой 1924 года (буквально через несколько дней после смерти В.И.Ленина — одного из величайших символов тридцать второго цикла). И произошло это в условиях высочайшего уровня глобальной неопределенности.

     Основные структурные противоречия империалистической стадии развития капитализма не только сохранились, но и продолжали обостряться. Преодоление глобальной экономической стагнации оставалось важнейшим пунктом мировой повестки дня. Дефицит принципиально новых прорывных идей привел к тому, что стали резко набирать политический вес проекты радикальных левых и правых идеологических сил. Причем многие из этих радикалов демонстративно подчеркивали, в противовес "буржуазному модернизму", свои фундаменталистские корни. Появился принципиально альтернативный капитализму, государственно оформленный советский проект.

     Через пять лет после начала этого очередного шестидесятилетнего цикла, в 1929 году, разразился мировой экономический кризис, который вновь, как и в случае 1857 года, превратился в спусковой крючок принципиально нового глобального системного кризиса.

     Решающей предпосылкой такого быстрого вызревания системного кризиса стали две причины.

     Во-первых, сам "странный" характер экономического кризиса 1929 года, который никак не соответствовал бытовавшим в тот период экономическим концепциям и представлениям. Иначе говоря, с ним не просто не могли справиться, его не понимали.

     Во-вторых, в двадцатые годы начался процесс ускоренного вызревания, оформления, получения поддержки в соответствующих элитах пяти, по крайней мере, принципиально новых, корпоративных моделей государства-общества: германской, советской, японской, итальянской, американской. То есть первой интеллектуальной и волевой рефлексией на одряхление предшествующих корпоративных моделей общества-государства, на усложнение и неопределенность глобальной кризисной внешней среды стало требование принципиально новой корпоративной модели государства-социума. Этому опять предшествует глубокий раскол элит (которые почти повсеместно сменили элиты предшествующего цикла), возникновение мощных контрэлит со своими альтернативными проектами, ожесточенная борьба внутри правящих классов, формирование мощного запроса во всем обществе на нового субъекта выживания.

     Целенаправленная, тотальная корпоративизация охватила практически все аспекты соответствующих социумов: экономический, политический, государственный, социальный и т.д. Последовательность шагов была такой же, как и в начале предшествующего 60-летнего цикла.

     Сначала соответствующая элита или контрэлита, под уже готовую интеллектуальную и идеологическую концепцию, формировала модель ядра (в виде партии, конспирологической организации, движения, системы определенных организаций), принципиально новой корпоративной модели государства (советское, фашистское, нацистское). Уже затем это новое государство приступало к качественно иной корпоративной переструктуризации соответствующего социума.

     Конечно, этими пятью корпоративными моделями глобальная конкуренция не исчерпывалась: постепенно вызревали и другие проекты с национальной спецификой: испанская (Франко), португальская (Салазар), турецкая (Ататюрк), румынская (Антонеску), китайская (КПК и Гоминьдан) и т.д.

     Те же элиты и государства, которые отстали в построении новой общенациональной корпоративной модели для своего социума или не смогли это сделать в силу своей интеллектуальной и организационной убогости или отсутствия влиятельных контрэлит, были обречены на тотальное поражение уже в начальной стадии Второй мировой войны (Франция).

     Глобальный системный кризис, который начался в 1929 году в виде мирового экономического кризиса, на международной арене прошел определенную последовательность этапов:

     — институционализация новых типов корпоративных государств;

     — форсированное начало острой конкуренции между ними;

     — ускоренная милитаризация национальных экономик;

     — расширение географии и интенсификация локальных войн;

     — перерастание этих войн во Вторую мировую войну;

     — геополитический передел послевоенного мира;

     — формирование и институционализация нового мирового баланса сил;

     — превращение победивших национальных корпоративных моделей (советского и американского) в наднациональные.

     Таким образом, глобальный системный кризис, начавшийся как экономический в 1929 году, длился почти четверть века и завершился только в первой половине 50-х годов, то есть фактически к середине тридцать третьего цикла. Именно к этому времени окончательно оформились основы новой геополитической и геоэкономической структуры мира. Были преодолены последствия войны, и начался устойчивый экономический рост в рамках и советской, и американской национальных корпоративных моделей (которые к этому времени стали превращаться в глобальные), с другой. Причем в 50-е годы советская экономика развивалась гораздо более высокими темпами, чем американская.

     

            ДВЕ ИМПЕРИИ: ВНУТРЕННИЙ КОНТЕКСТ

     Поскольку появление советской и американской национальных корпоративных систем стало ответом на вызовы одного и того же глобального системного кризиса, то, помимо закономерных различий, они имели и общие черты.

     — Провозглашение и юридическое закрепление общего блага как базовой, консолидирующей весь социум ценности.

     — Соответственно, важнейшим корпоративным принципом, общим для сталинского и рузвельтовского проектов, было достижение социально-экономической эффективности в интересах большинства ("Закон о государственном плане" в СССР и целенаправленное государственное стимулирование роста среднего класса в США ).

     — Обеспечение вертикальной социальной и политической мобильности, дающей возможность широкомасштабного включения людей с творческим складом в общекорпоративную систему принятия решений и формирования открытой, наднациональной и надсословной элиты как ядра корпоративного социума.

     — Поскольку перманентная корпоративизация всего общества объективно вела к усилению роли бюрократии как класса в обществе, то поиск новых форм контроля над бюрократическими механизмами становился все более актуальным. Президент Кеннеди, после неоднократных столкновений с американской бюрократической системой, однажды написал: "Единственное, что мне самому удалось сделать, преодолев сопротивление бюрократии, — это перепланировать лужайку перед Белым домом". Поэтому общим вопросом жизни и смерти советского и американского проектов стала проблема обеспечения жесткого и эффективного контроля над бюрократической системой. Причем только через все большее и масштабное привлечение массовых социальных групп к такому контролю можно было добиться желаемого обуздания национальной бюрократии. Однако после смерти Сталина контроль над советской бюрократией стал постепенно и неуклонно ослабевать.

     — И сталинская, и рузвельтовская модели были экономически и идеологически ориентированы на экспансию в будущее.

     Вместе с тем, советская и американская модели имели целый ряд принципиальных различий.

     В силу своей идеологической жесткости советская корпоративная модель должна была претендовать на абсолютный контроль всего в обществе — безопасности, стабильности, развития.

     Американская корпоративная модель, гораздо более прагматическая, исходила из того, что такой тотальный контроль, при всей ее желательности, практически невозможен.

     Американская элита по объективным причинам стимулировала развитие гражданского общества как особого корпоративного противовеса общенациональной бюрократии, как механизм массового социального контроля над бюрократическим механизмом. Именно поэтому гражданское общество стало одним из важнейших и необходимых элементов американского корпоративного социума-государства.

     В советском социуме гражданское общество также начало формироваться как форма контроля над бюрократией. Но поскольку его создавала не элита, а сама постсталинская бюрократия, то такое гражданское общество не могло стать органическим компонентом советского корпоративного государства-социума. В конечном счете это квазигражданское общество превратилось в часть советского бюрократического механизма,

     "Манипулятивный потенциал", то есть способность к тотальному манипулированию и управлению общественным мнением в американской корпоративной системе, был с самого начала гораздо выше, чем в советском корпоративном государстве-социуме. Американский корпоративный механизм гораздо эффективнее контролировал индивидуальное поведение, чем советская модель.

     

     ДВЕ ИМПЕРИИ: ГЛОБАЛЬНЫЙ КОНТЕКСТ

     Системный кризис 30-40 годов привел к появлению двух альтернативных корпоративных систем выживания и развития — советской и американской. При этом впервые тотальная корпоративная система, объединившая социум и государство, переросла национальные границы. Следовательно, именно от того, как каждая такая корпоративная система распространялась в мире, осуществляла свою политическую и экономическую экспансию на глобальной сцене, захватывала информационное пространство, пропагандировала себя — зависел исход борьбы между ними.

     Американская элита жестко, целенаправленно, не останавливаясь ни перед какими-либо политическими или нравственными препонами, в глобальном масштабе распространяла социально-экономическую модель неокапитализма. В качестве примера можно привести малоизвестный, но убедительный пример политического цинизма такой американской стратегии.

     В июле 2007 года вышла в свет книга генерала Герда-Гельмута Комоссы "Немецкая карта. Скрытая игра секретных служб" (Gerd-Helmut Komossa Die deutsche Karte. Das verdeckte Spiel der geheimen Dienste). Генерал Комосса в свое время возглавлял армейские спецслужбы ФРГ. Эта книга, среди прочего, рассказывает об одном очень важном событии. Соединенные Штаты 21 мая 1949 года подписали с временным правительством ФРГ секретный государственный договор, в котором на период до 2099 года (то есть на 150 лет) оказались прописаны условия государственного "суверенитета" Федеративной Республики Германии. В этом договоре немцам, чья государственная корпоративная модель выживания и развития полностью капитулировала в войне, были предписаны три обязательных условия.

     Во-первых, каждый новый канцлер ФРГ, сразу после своего избрания, должен в обязательном порядке подписать в США так называемый канцлеракт. Его смысл становится ясен в контексте остальных двух условий договора от 21 мая 1949 года. Кстати, все канцлеры ФРГ, включая и Ангелу Меркель, свой первый визит обязательно совершали в США.

     Во-вторых, США осуществляют полный контроль за германскими средствами массовой информации и массовой коммуникации — за радио и телевидением, печатными изданиями (газеты, журналы, издательства), театром, музыкой, школьными воспитательными программами, учебными планами и т.д.

     В-третьих, США продолжают "хранить" весь государственный золотой запас ФРГ в американских хранилищах.

     Правящий истеблишмент Соединенных Штатов действительно смог выстроить глобальную американскую корпоративную империю при помощи огромной системы военных, политических, дипломатических, экономических, культурных, информационных, разведывательных и т.д. средств.

     Центром этой глобальной империи стала метрополия — Соединенные Штаты. На ближней орбите стали вращаться шесть основных американских союзников, на второй орбите разместились остальные страны ОЭСР, на третьей орбите — среднеразвитые страны-экспортеры важных ресурсов, на четвертой орбите — все остальные страны, не входившие в советскую зону. Были созданы сотни международных организаций, которые закрепили и сцементировали американскую корпоративную империю.

     Американская элита использовала в этих целях не только свой мощный силовой потенциал, не только доминирование в ядерно-силовой сфере, не только свой огромный экономический ресурс и политические возможности. Для формирования и укрепления глобальной корпоративной империи истеблишмент США, прежде всего, использовал средства и методы технологического развития и глобального финансового контроля.

     В этой модели глобальной империи только США могли играть роль неоспоримого центра цивилизационного и технологического развития. В научно-техническом прогрессе принимали участие и другие страны "большой семерки", но, поскольку структура глобального рынка определялась метрополией, то в конечном счете основные тренды научного и технологического развития формировались именно в Соединенных Штатах.

     Другие страны ОЭСР принимали участие в высокотехнологическом развитии в соответствии с той долей мирового рынка, которая им выделялась по правилам американской геоэкономической игры.

     Страны, которые находились на еще более нижних этажах этой мировой империи, получали возможность перейти к интенсивному экономическому и технологическому развитию в зависимости от потребностей глобального экономического механизма, степени вовлеченности местных элит в мировой имперский истеблишмент, от уровня интеграции локальных экономик в глобальное американское хозяйство.

     Но все вышеназванные усилия не принесли бы значительного эффекта, если бы американская элита не превратила доллар в глобальное расчетное средство. Именно "феномен доллара" фактически глубоко консолидировал мировую американскую корпоративную систему, интегрировал глобальные системные связи, обеспечил стратегические экономические преференции Вашингтону.

     Что касается советской империи, то реально рубль не стал "экономическим цементом", который скреплял империю. Он служил расчетным средством в торговых связях между странами СЭВ. Хотя рынок социалистических стран довольно интенсивно развивался, особенно в 50-е и 60-е годы, тем не менее, советская экономика не стала стратегическим инновационным промоутером развития социалистической системы как корпоративного целого.

     Кроме того, реальной, целенаправленной глобальной экспансии советской корпоративной модели именно в экономической сфере не происходило. Все ограничилось в основном СЭВ. Не возникло органичного социально-экономического тандема между СССР и КНР, который мог бы стать стержнем советской глобальной корпоративной системы. Фактически вне советской экономической империи оказались также КНДР, Вьетнам, африканские и азиатские страны, провозгласившие выбор социалистического пути развития, и т.д.

     Уже к концу 50-х годов советская империя оказалась без своей системной и рефлексивной долгосрочной стратегии. Сталинский проект был подвергнут некомпетентной ревизии, в результате чего верх взяли тактические и конъюнктурные соображения. Внешнеэкономическая политика оказалась подчиненной сиюминутной политике, любительщина победила профессионализм, показуха все более и более затмевала реальные стратегические интересы и потребности.

     Всё это были симптомы того, что в 1964 году Бжезинский назовет "бюрократической скукой" в СССР.

     

                      ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ ЦИКЛ

     Новый шестидесятилетний цикл начался в 1984 году опять-таки в условиях быстрого нарастания глобальной неопределенности, связанной, по крайней мере, с несколькими основными факторами.

     Начался форсированный закат советской империи, который открыто проявился в трагическом и бессмысленном вторжении в Афганистан в 1979 году. Мировая экономическая система продолжала испытывать последствия экономического кризиса 1979-80 гг. Исламская революция в Иране (1978-79 гг.), сравнимая по своей глобальной значимости только с Октябрьской революцией 1917 года, открыла период прямой силовой конфронтации между западной цивилизацией и миром Ислама. Длительная (1980-88 гг.) и кровавая война между Исламской Республикой Иран и Ираком Саддама Хусейна, которого поддерживала негласная глобальная коалиция — США, СССР, ряд европейских и арабских стран — продемонстрировала, где именно будет проходить осевая линия мировой политики в тридцать четвертом цикле. В декабре 1978 года состоялся исторический пленум ЦК КПК под руководством вернувшегося на китайский политический Олимп Дэн Сяопина, который принял долгосрочную экономическую стратегию, ориентированную на кардинальную трансформацию Китая.

     Во второй половине 70-х годов Советский Союз вступил в полосу открытого системного кризиса, что проявилось прежде всего в резком нарастании структурных противоречий в советской корпоративной модели,

     К середине 80-х годов произошло значительное ослабление роли и места СССР в геополитической системе мира. Глобальный баланс сил, который был основан на принципе советско-американского взаимного сдерживания, стал неотвратимо изменяться в пользу США.

     Но стали обостряться противоречия и внутри глобальной американской империи. Вашингтон, после отмены Бреттон-Вудских соглашений, фактически инициировал энергетический кризис 1973-74 годов, что привело к форсированному и неуправляемому росту цен на энергоносители, а затем к глобальному экономическому кризису 1979-80 гг. Но с другой стороны, рост мировых цен на нефть увеличил потребность в долларовой массе. А это не могло не привести к скачкообразному росту неконтролируемых патологических изменений в американской финансовой системе.

     Уже в 1989 году, через пять лет после начала нового солнечного цикла, нарастающий системный кризис Советского Союза перешел в новую фазу: он фактически стал неуправляемым. Советская империя была обречена.

     Однако достаточно быстрый и неожиданно безболезненный для всей системы международных отношений развал СССР, ускоренная интеграция всех постсоветских стран в глобальную американскую корпоративную систему, выброс по демпинговым ценам советских природных ресурсов на мировой рынок, связанное с этим снижение цен на энергоресурсы и т.д. привели к тому, что, пусть и временно, но возросла стабильность мировой американской корпоративной системы.

     За счет прямых и косвенных ресурсов бывшего Советского Союза многие противоречия западной экономической системы, о которых предупреждали еще исследования Римского клуба 70-х годов, были на время смягчены. Вот только два примера. Если в середине 80-х годов СССР контролировал почти 40% мирового рынка производства авиационной техники, то через пятнадцать лет эта цифра уменьшилась в двадцать раз. К середине 90-х годов более 85% стратегических ресурсов вольфрама Советского Союза были выброшены на мировой рынок, что привело к резкому снижению цен на этот металл.

     Тем не менее, деградация американской финансовой системой продолжалась. Причем даже сама американская элита не знала, что делать. Однажды это прямо проявилось в известном анекдотическом случае с Р.Рейганом. На одной пресс-конференции его спросили, что же он собирается делать с огромным государственным дефицитом США. Рейган, широко и обаятельно улыбаясь, искренне ответил: "Вы знаете, этот долг уже настолько большой, что сам может позаботиться о себе".

     Вторая мировая война началась в 1939 году — через пятнадцать лет после начала тридцать третьего цикла. В августе 2001 года Соединенные Штаты, через 17 лет после начала тридцать четвертого цикла, оказались накануне мощного финансово-экономического обвала, возможно, даже катастрофического. Необходима была война. И "вовремя" наступило 11 сентября. Президент Буш-младший объявил "тотальную, длительную, на десятилетия войну с мировым терроризмом". Де-факто неоконовская администрация Буша развязала войну с, казалось бы, наиболее слабым своим глобальным противником — расколотым мусульманским миром.

     Вроде бы американцы выбрали проверенный способ: был определен глобальный противник, началась война, стал расти военный бюджет и т.д. Но удивительным образом все это не только не улучшило действительную ситуацию в американской экономике, и в частности, в реальном секторе (как это произошло во второй половине 30-х годов, или во время корейской кампании), а наоборот, существенно ухудшило положение. Внутренние патологии глобальной американской корпоративной империи существенно обострились.

     И уже с 2005 года даже не очень квалифицированные эксперты начали говорить о неизбежности глобального экономического кризиса в 2009-2010 гг. Но он, странным образом, начался раньше.

     Почему за несколько лет неожиданно резко усилился уровень глобальной стратегической неопределенности? Почему правительства многих стран, уже не стесняясь, обманывают свое население в отношении будущего? Почему во многих случаях выбор важнейших решений вдруг сузился до альтернативы: "плохое решение" или "очень плохое решение"?

 

 

 

              КРИЗИС: СИСТЕМНЫЙ ИЛИ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ?

     Итак, в 1984 году человечество вступило в свой тридцать четвертый за последние две тысячи лет солнечный цикл. Уже через пять лет начался необратимый глобальный системный кризис, который, однако, был на время сглажен тем, что мировая американская империя достаточно умело управляла этим процессом и смогла быстро абсорбировать и начать управлять остатками своего стратегического противника.

     Кризис, который разразился в 2008 году, на самом деле не "начался", а наконец-то полностью проявился в открытой форме. Это бурный выплеск на поверхность копившихся противоречий американской корпоративной модели развития.

     Внешне этот глобальный кризис проявился как финансовый и экономический. Но это только фактор времени, чтобы он полностью трансформировался в системный. Еще раз повторю, что системный кризис — это не только и не столько кризис отношений и институтов, сколько крах, крушение господствующего в данный момент типа или модели мышления. Например, никто сегодня не может построить верифицируемую эконометрическую модель того, что будет с мировой экономикой в середине 2010 года или в начале 2011 года. Честные эксперты отвечают: "Не знаю", другие: "Если…, то…"

     Поскольку американский истеблишмент не знает, что делать в стратегическом плане, администрация Обамы с самого начала пошла по самому простому и апробированному пути — накачке денег в экономику для стимулирования спроса, увеличению дефицита госбюджета почти до двух триллионов долларов и т.д. Через год лауреат Нобелевской премии Дж.Стиглиц иронически прокомментировал этот путь преодоления острых экономических проблем: "Пока деньги есть, экономика крутится. Деньги закончатся — экономический механизм опять заклинит".

     На самом деле системный кризис в принципе нельзя преодолеть традиционными "испытанными способами". Его можно только закамуфлировать. На время. Даже если США и весь остальной мир сделают вид, что этот экономический кризис преодолен, то следующий, который начнется уже через 5-7 лет, гораздо быстрее перейдет в фазу неконтролируемого системного обвала.

     Ключевой момент в том, что глобальная американская корпоративная империя, основой которой стала принципиально новая модель неокапитализма Рузвельта, исчерпала себя и перестала эффективно функционировать. Можно даже сказать, что действительно однополярный мир просуществовал всего 14 лет — с 1991 года по 2005 год. С 2005 года мир уже не однополярный, потому что Вашингтон этим неизвестным миром, где вновь происходит быстрый, резкий, неконтролируемый рост глобальной неопределенности, не управляет.

     Начался объективный процесс деглобализации, усиление региональных центробежных сил — в Европе, Дальнем Востоке, Латинской Америке, Исламском мире.

     Европейский правящий класс сделал ставку на форсированную реализацию Лиссабонских соглашений, превращение Европейского сообщества в единое государство — Соединенные Штаты Европы.

     На Дальнем Востоке, особенно после августовских выборов 2009 года в Японии, резко активизировались конфиденциальные контакты и переговоры по поводу создания единой дальневосточной валюты, формирования институционализированного тихоокеанского экономического сообщества.

     "Полевение" в Латинской Америке ведет к тому, что здесь вновь усиливается интерес к региональной интеграции.

      Тем не менее, вряд ли какие-то действительно кардинальные революционные изменения в самой структуре международных отношений произойдут в ближайшие пять-семь лет. Именно потому, что реальных конкурентов американской корпоративной империи сегодня по-прежнему нет. Европейское сообщество, Китай, Россия пока по-прежнему всего лишь влиятельные провинции империи США, которая на глазах все больше и больше превращается в малоуправляемую рыхлую глобальную конфедерацию.

     Все империи в истории проходили этот путь. Так было с Римом, Хазарским каганатом, Византией, Оттоманским халифатом…

     Мир вновь сталкивается с острейшей необходимостью появления принципиально новых системных корпоративных моделей развития социума-государства.

     И вопрос даже не в неизбежности похорон американской корпоративной модели неокапитализма. Эта модель и так будет благополучно похоронена. Проблема в другом. Помимо циклично проявляющихся эндогенных противоречий глобальной неокапиталистической системы появились принципиально новые глобальные угрозы: неотвратимо растущий дефицит природных ресурсов, прежде всего энергоресурсов, рост мирового населения на фоне обострения проблемы продовольственного обеспечения, формирование целой системы новых экологических проблем, непрогнозируемые климатические изменения в связи с глобальным потеплением, быстрая деградация традиционного рационального мышления, тотальное разрушение ценностных систем современной индустриальной цивилизации, что, прежде всего, проявляется в углублении кризиса смысла индивидуальной и общественной жизни и т.д. Американская корпоративная империя принципиально не может ответить на эти вызовы и угрозы. В своем сентябрьском выступлении (2009г.) на Генассамблеи ООН Барак Обама буквально подтвердил этот вывод.

     Но главное в том, что нет действительно значимых альтернатив для решения новых угроз и вызовов.

     Вопрос, следовательно, заключается в выработке принципиально новых цивилизационных проектов, а, следовательно, и новых моделей эффективных корпоративных моделей государства — социума.

     Но почему до сих пор такие креативные модели так и не появились? С моей точки зрения, основная причина отсутствия принципиально новых проектов заключается в том, что в предыдущей фазе господства советско-американского дуумвирата резко измельчали и деградировали правящие классы, как Соединенных Штатов, так и Советского Союза. Как закономерное следствие, в рамках этих правящих классов совершенно исчезли условия, которые стимулировали бы появление мощных и влиятельных контрэлит. Ведь в истории принципиально новые проекты, готовые к реализации, в абсолютном большинстве случаев создавали именно контрэлиты, а не маргинальная т.н. оппозиция. Отсутствие такой мощной контрэлиты стало одной из важнейших причин краха "советского проекта". Отсутствие такой мощной контрэлиты неминуемо приведет к краху и американскую империю.

     Тем не менее, после 11 сентября 2001 года определенная часть правящей элиты США предприняла попытку начать трансформацию американской корпоративной модели "государство-общество", вплоть до создания МГБ — министерства государственной безопасности. Но эти попытки не удались. Почему — вполне понятно. Новый системный кризис требует принципиально нового корпоративного механизма, который, в свою очередь, нуждается в совершенно ином корпоративном мышлении. Простой, показушной коррекцией здесь уже не обойдешься.

     Сегодня гипотетически возможны пять сценариев формирования таких новых корпоративных моделей "государство-общество".

     Во-первых, некая глобальная корпоративная модель через трансформацию американской империи. Например, через официальную институционализацию "мирового правительства". Но этот вариант крайне маловероятен, и с каждым годом его перспективы становятся все более и более смутными. Самая существенная причина в том, что невозможно создать единую мировую элиту. А вторая причина еще важнее: у этого виртуального мирового правительства никогда не будет реальной армии и реальной полиции, которые могли бы гарантировать выполнение его решений.

     Во-вторых, конкуренция формирующихся, по крайней мере, новых региональных корпоративных моделей: европейская (с уже традиционной франко-германской осью), североамериканская (США, Канада, Мексика), дальневосточная (с возможной японо-китайской осью) и ближневосточная (с возможной ирано-турецкой осью). То есть, по определенной аналогии может быть воспроизведена ситуация 30-х годов ХХ века.

     При неизбежном обострении конкуренции этих макрорегиональных проектов большая глобальная война в период 2020-2030 годов становится практически неизбежной.

     В-третьих, острая конкуренция между новыми корпоративными моделями "государство-социум". На сегодняшний день можно говорить только о становлении таких моделей, но не о том, что мы уже имеем нечто принципиально новое. Наиболее продвинутыми национальными проектами являются китайский, иранский и турецкий. Причем именно в турецкой модели — наиболее высокий уровень креатива.

     В-четвертых, это может быть некая странная и временная комбинация, какая-то смесь из возможного набора предыдущих вариантов.

     Наконец, в-пятых, это совершенно непредсказуемый, форс-мажорный вариант.

     Существуют ли какие-то дополнительные тренды, которые могут спровоцировать обострение конкуренции корпоративных моделей?

     Глобальная гонка вооружений вновь заметно усиливается, а ядерное оружие перестает быть эффективным сдерживающим фактором. Это, возможно, наиболее явный индикатор растущей нестабильности глобальной системы МО.

     Традиционные факторы государственной мощи — силовой, экономический, информационный, ценностный, интеллектуальный и т.д. — все более становятся не эффективными. В мире соперничества советской и американской империй такие факторы работали (как и до этого), а сейчас все больше пробуксовывают. При своем огромном силовом, экономическом и политическом потенциале Соединенные Штаты не смогли и не могут эффективно контролировать постсаддамовский Ирак. Помпезная западная коалиция терпит катастрофическое политико-психологическое поражение в Афганистане. За тридцать лет фактической изоляции, после революции Хомейни, Исламская республика Иран превратилась в региональную супердержаву со своим развитым ВПК, космической программой, отраслями, производящими новые технологии, со своими баллистическими ракетами и одной из лучших в мире армией.

     Началась ли обычная в острой фазе системного кризиса правая и левая радикализация? Безусловно, такие тенденции несколько усиливаются, но, при этом, действительно креативных проектов нет ни слева, ни справа.

     Однако на первый план выходит другая конфронтация, и, возможно, более существенная, чем классическое противостояние левых и правых. Во многих регионах и ключевых странах остро, хотя и в разных формах проявляется разрыв между т.н. слоями и группами, поддерживающими нынешний вариант западной модернизации и растущими слоями и классами фундаменталистов и традиционалистов. Взаимодействие между ними — своего рода очень странный бульон и на уровне элит, и на уровне правящего класса, и на публичном уровне. Там, где находится особая для данного места и времени, креативная форма согласования интересов между модернизаторами и фундаменталистами, там возникает точка формирования стратегического проекта, как например, в той же сегодняшней Турции.

     Существуют ли интеллектуальные предпосылки появления принципиально новых больших проектов? Скорее всего, нет, если сравнивать, например, нынешний период с 20-ми годами ХХ века. Еще раз повторю: на фоне пошлых мелкотравчатых "элит" влиятельные контрэлиты как реальные субъекты в большинстве стран вообще отсутствуют. Тотальный конформизм сделал свое дело.

     

                               РОССИЯ: НИ СТАЛИН, НИ ГОРБАЧЁВ

     Россия в середине тридцать четвертого цикла — это нечто очень и очень странное — здесь смешались смыслы. Страна якобы идет вперед, но при этом не имеет идеала будущего, и в то же время эмоционально ухитряется смотреть в избранные страницы своего прошлого.

     Можно сказать и иначе: завершился сто двадцатилетний цикл. В определенном смысле поворот 1991 года до боли похож на разворот 1861 года. И там и там Россию, не спросив, потащили в "прогрессивный капитализм", но при этом родное "славное прошлое" оставалось тут же, рядом, и возникала иллюзия, что играть можно не только по чужим, но и по своим правилам.

     Правда, есть одно существенное отличие. Тогда в 1861 году глобальный капитализм еще шел к своему апогею, был на подъеме. А сейчас — явственный закат, занавес почти упал. Что дальше…? Никто не знает. Аплодисментов не слышно.

     На самом деле символ нынешней России по-прежнему все тот же самый зловеще-комический Горбачев как символ прогнившей и трухлявой постсоветской т.н. элиты. Именно поэтому Михаил Сергеевич как ни парадоксально "живее всех живых". Опять тот же самый поток горбачевского словоблудия. Опять все сметающая волна безответственности. Опять отсутствие какого-либо стратегического мышления. Опять отсутствие воли к жизни. Вместо того, чтобы стиснув зубы готовиться к решающей борьбе в неизвестном завтра за выживание, искать новые механизмы стратегической мобилизации российского мелкобуржуазного социума, опять высокопарно и нудно говорят об инновациях, некоем феерическом по своему лицемерию "модернизационном рывке" в 2020 год.

     Хотя, если спросить того же Медведева, что с ним лично произойдет через год — вряд ли он честно ответит, что это ему ведомо.

     Кажется, что Россия трагически застряла во времени Зазеркалья, где нет самого понятия "ответственность". Никто не ответил за развал Советского Союза, а это значит, что никто не ответит и за возможный развал России. И если это, к несчастью, произойдет, старые и новые познеры, радзиховские, альбацы и прочие будут радостно доказывать, что, оказывается, историческая миссия России как раз и заключалась в том, чтобы пожертвовать собой, своими ресурсами, своим населением ради того, чтобы "великая западная цивилизация" просуществовала еще лет двадцать.

     Почти уже нет сомнений, что в ближайшие десять-пятнадцать лет в мире вспыхнет большая война. Во всяком случае, многие уже начали подспудно, без лишнего шума, но энергично готовиться к ней. Начнется эта большая война либо на Ближнем Востоке, либо на постсоветском пространстве (Средняя Азия или Кавказ). В любом случае это будет совсем недалеко от России.

     Скорее всего, это будет действительно тотальная война за выживание — за контроль над природными невозобновляемыми ресурсами. Потому что, несмотря на лицемерный оптимизм ресурсов на всех не хватит. И этот дефицит будет расти. А тут еще климатические изменения…

     Речь идет не только о нехватке нефти, газа, железа, титана, урана и прочая. Уже сейчас два миллиарда человек испытывают нехватку питьевой воды. Через десять их будет в два раза больше. Растут цены на продовольствие, а это значит, что началась борьба за сельскохозяйственные угодья. Как вы думаете, почему в последние годы американцы и европейцы так рьяно скупают плодородные земли в Африке?

     Через десять лет многие прибрежные города в мире окажутся затопленными. Миграционные потоки усилятся. А тем временем, население России будет сокращаться и сокращаться, военный потенциал деградировать, советские ядерные силы окончательно состарятся.

     Может быть, это будет последняя война. Для нас или для всего мира.

     Готовы ли мы к этой войне? Хотим ли мы выжить? Или выживут только те, которые загодя перейдут на сторону врага со своими миллиардами и миллионами, награбленными в России?

     В любом случае, в условиях высочайшей стратегической (онтологической) неопределенности всегда надо готовиться к наихудшему из возможных сценариев. При этом отдавая себе отчет в том, что повторить великий опыт Сталина не удастся (история не терпит повторений "а ля макака"), а две попытки интеграции страны на западных условиях в западную систему привели к двум катастрофам и гигантским человеческим жертвам.

     Да, невозможно в новых условиях просто скопировать сталинский опыт, но ни в коем случае нельзя забывать о методологии сталинского стратегического мышления.

     Внутри страны вместо целенаправленного поиска своей уникальной стратегии для ХХI века продолжается возврат к криминально-мафиозной корпоративизации начала ХХ века. Создание корпоративной вертикали чекистов-силовиков не только не разрушило общенациональную криминальную сеть, но скорее способствовало ее укреплению. В России гораздо более влиятельными, чем официальные силовые структуры и производственные корпорации, являются криминально-региональные кланы — архаичные, но наиболее сплоченные корпоративные структуры.

     Разложение остатков советской системы сопровождалось тотальной деградацией правящего класса, больного клептократической шизофренией. Этот класс, даже если он хотел, не смог бы организовать новое и целенаправленное корпоративное строительство. В итоге в России, что бы ни говорили в Кремле, было построено тотальное коррупционное государство — высшая форма бюрократического развития. Российская бюрократия все-таки снесла свое зловещее яйцо — общенациональную коррупционную систему, которая стала ядром нынешнего деградирующего государства-социума. Именно эта коррупционная система управляет каждодневно страной, а не Путин-Медведев с "Единой Россией".

     Вот вам парадоксы системного кризиса: уберите сейчас эту коррупционную систему, не предложив никакой реальной работающей альтернативы, — и все, Россия развалится за несколько месяцев, а может быть и недель. С другой стороны, оставьте этот коррупционный вал, и страна через несколько лет провалится в пропасть. Классическая дилемма системного кризиса: выбирать в политической практике приходится между плохим и очень плохим вариантами решений.

     Разрыв между властью и остальным населением страны увеличивается. Что действительно происходит в глубинах российского общества, мало кто знает наверху. Есть ли у правящего режима реальное представление об этом социуме, есть ли какая-то стратегический план его сохранения и выживания?

     Как это все напоминает Россию в начале ХХ века!

     Уже сейчас почти сорок процентов российских граждан живут ниже уровня прожиточного уровня. Если реальная безработица превысит 13-14%, то ситуация в стране резко обострится; при безработице в 17-18% — перейдет в разряд неуправляемых. А ведь все это может стать явью не когда-то в неопределенном будущем, а уже летом-осенью нынешнего года.

     Может случиться, что через несколько лет большинство российского населения согласится на любую власть — "проамериканскую или прокитайскую, "братков" или "приблатненных", — которая действительно остановит рост цен, увеличит реальные зарплаты и начнет строить доступное жилье, будет бороться с преступностью и коррупцией.

     Одним из важных индикаторов продолжающегося системного кризиса является резкое снижение инстинкта самосохранения как у нынешнего правящего класса, так и всего российского общества в целом.

     Нынешняя Россия для глобальной деградирующей американской империи представляет собой в среднесрочной перспективе, возможно, главного врага на международной арене. И, не потому что Москва представляет собой сопоставимую с Вашингтоном силу. Для Запада "российская угроза" в стратегическом плане распадается на три ипостаси: российский ядерный потенциал, нынешний "чекистский режим" и коррумпированный правящий экономический класс.

     Причем наиболее опасным для будущего считается именно российский олигархат с его циничной моралью вседозволенности, презрительным отношением к закону, некомпетентностью, жадностью и безответностью. Для Запада российское олигархическое сообщество — это "оно", некий страшный рудимент из далекого и печального прошлого. Это "оно" смертельно опасно, как пандемический вирус, для больного глобального экономического механизма. Поэтому надежды российских миллиардеров и мультимиллионеров на спокойную гавань где-нибудь в Лондоне или Нью-Йорке, в случае развала страны, окажутся беспочвенными. Они — враги, а враги в военных условиях подлежат уничтожению.

     "Чекистский режим" опасен для Запада своей неопределенностью и непредсказуемостью. С одной стороны, он вроде бы принимает правила игры на глобальном экономическом рынке, с другой стороны — политически амбициозен и контролирует остатки советского ядерного потенциала.

     Если Вашингтону удастся, тем или иным способом, поставить под свой контроль ядерный потенциал России, то тем самым Соединенные Штаты получат добавочный временной лаг и новые дополнительные стратегические возможности для управления глобальным системным кризисом в своих интересах.

     Россия никак не способна сегодня участвовать в конкуренции глобальных стратегических цивилизационных проектов, поскольку у Москвы нет действительного креативного проекта. Соответственно, нет и какого-либо проекта принципиально нового корпоративного государства, способного адекватно консолидировать и мобилизовать российский социум перед лицом старых и новых глобальных угроз и вызовов.

     Почему нет понятно, поскольку нет настоящего субъекта — действительно креативной элиты. Так же как и нет мощной контрэлиты. Есть какие-то отдельные оппозиционные группы и группки, которые не имеют ни организационного потенциала сформировать свой альтернативный проект, ни тем более возможностей для его реализации.

     И какие же выводы из этой очень небольшой истории шестидесятилетних циклов можно сделать в применении к потенциальной стратегии выживания или, если хотите, стратегии развития нашей страны.

     Готовиться надо не только к завтрашнему, но и, на всякий случай, к послезавтрашнему дню. Возможно, и Иосиф Виссарионович Сталин готовился не только к неминуемому столкновению с Гитлером, но и к потенциальной послезавтрашней борьбе с антисоветской диктатурой Тухачевского—Власова. А вот Адольф Гитлер к послезавтрашнему дню не готовился. Может, поэтому и проиграл.

      Для того, чтобы реально, а не только на словах подготовиться к завтрашнему дню, нужна принципиально новая элита. Иначе это будет только показуха, подготовка к прошедшей войне. В условиях сегодняшней России новая элита появиться не может — это нереально. Для того, чтобы подготовиться к послезавтрашнему дню, нужна реальная контрэлита. Однако ни того, ни другого не будет, если в государстве и обществе по-прежнему будет отсутствовать культ героя, широкомасштабная технология воспроизводства героического.

     Иллюзий не должно быть: так же, как и в начале тридцатых годов ХХ века, стране чрезвычайно срочно необходима общенациональная стратегия и идеология выживания. Для США, Европы, Китая Россия объективно — самое слабое звено нынешней мировой системы. И поэтому именно она должна стать основным жертвоприношением, чтобы продлить на несколько десятилетий болезненную агонию нынешней западной потребительской цивилизации. Сто лет назад Турцию называли "больным человеком Европы". Сейчас в качестве "больного человека Евразии" определили Россию.

     Стратегия выживания, во-первых, обязательно требует ясного и четкого определения врага — врага внутреннего и внешнего. Иначе говоря, необходим однозначный образ врага. Новая корпоративная мобилизация невозможна, если образ врага не определен и размыт.

     Во-вторых, стратегии выживания необходим идеал. В холодном, январском Харькове 1921 года голодный Велемир Хлебников на заседании местной писательской ячейки заявил, что главнейшая задача дня — всколыхнуть и завоевать Индию. Без этого мировая революция невозможна. Идеал это всегда великая надличностная метафора. Только такая метафора становится ядром эффективного мобилизационного механизма. Сегодня таким идеалом может стать выживание всего человечества. И это логично, ведь одна седьмая часть мира не может спастись, если вся планета погибнет в ближайшие пятьдесят-семьдесят лет.

     В-третьих, стратегия выживания может стать жизнеспособной и действительно функциональной, если она основана на беспредельной, метафизической ненависти к врагу, всепоглощающей воле к жизни и всесокрушающем стремлении к великой справедливости. Уберите один из этих компонентов, и в результате получите только ублюдочную карикатуру на стратегию.

     Причем в периоды острейших фаз системного кризиса особое значение приобретают не знания, не опыт, не способности конструировать и маневрировать, а воля.

     И, наконец, в-четвертых, стратегия выживания, как это ни парадоксально, должна быть оптимистической, должна быть основана на историческом оптимизме: "Это есть наш последний и решительный бой…" или "Пускай обыватели лают, нам слушать их бредни смешно, пускай континенты пылают, а мы победим все равно".

     Главный внутренний враг — это всеобщая коррупционная система, безжалостная раковая опухоль российского государства и социума. И здесь минеральной водой, витаминами, лечебной физкультурой и диетой делу уже не поможешь. Или-или. Или саркома, или будущее российской цивилизации. Или безжалостная хирургическая операция, или холодный и равнодушный морг.

     Главный внешний враг — это Запад. Не потому, что исторически так было, и не потому, что и сегодня они нас почему-то не любят. Главная объективная причина в другом: находящаяся на излете западная цивилизация — это свыше 80% всей мировой экономики. И чтобы сохранить этот экономический механизм необходимо постоянно наращивать потребление ресурсов. Поэтому нужны ресурсы. Очень много ресурсов.

     Но ведь, могут сказать, что сегодня Россия и так поставляет эти ресурсы. Однако в условиях начавшегося длительного и неуправляемого системного кризиса этого уже недостаточно. Нужен все более жесткий и тотальный контроль за ресурсными потоками. Западные элиты не хотят даже потенциальной неопределенности, не хотят грубого московского выпендрежа, неуклюжие попытки Кремля использовать "энергетическое оружие" и т.д. Поэтому, без сомнения, у западного истеблишмента есть свои стратегические планы в отношении судьбы потенциального российского наследия.

     Стратегия выживания не должна быть узко националистической. Во-первых, все радикально националистически ориентированные государства за последние 140 лет неизменно проигрывали. А, во-вторых, ни русский, ни чеченский, ни татарский, ни якутский, ни другие национализмы в России это даже не национализмы, а просто лозунги: они не имеют ни своей теории, ни реальной модели, ни функциональной мифологии, ни своей действенной героики. У германского нацизма все это, и многое что еще другое, было. Тем не менее, он проиграл.

     

     …Уже через пять лет многое более или менее определится: конфигурация и образ будущей мировой войны, потенциальный коалиционный потенциал сторон, основные наборы используемых стратегий, базовые ставки в формализованной гонке вооружений, правила игры в рамках выбранных сценариев и многое другое.

     Это не значит, что онтологическая неопределенность вдруг возьмет и испарится. Нет, просто системный кризис как хороший режиссер потребует новой мизансцены. И главные игроки на мировой шахматной доске с топотом и свистом побегут в нужном направлении. Во всяком случае, так им будет казаться.

     

     Автор — президент Центра стратегических исследований "Россия — Исламский мир"