Зачем нам нужна демократия

Национальная демократия по- … ( турецки, ирански и т.п.)

Зачем нам нужна демократия? Есть ли в ней необходимость для российского общества? И возможна ли она в России в обозримой перспективе, а если возможна, то какая? Всё это очень непростые и неоднозначные вопросы даже в своей постановке.

Демократия необходима как современный способ управления современным обществом, как способ, обеспечивающий необходимую обратную связь объекта управления – социума, с его субъектом – государственным аппаратом. В идеале такой способ управления служит прежде всего целям развития общества.

Современный мир стремительно глобализируется, что влечет за собой определенную унификацию форм и методов управления в различных странах мира. Однако, сегодня и субъект управления (государственный аппарат) и объект управления (общество) весьма различны во многих странах и, как следствие, во многом несхожи и способы управления, типы демократий. Весьма оригинальны и могут быть отнесены к разновидностям национальной демократии, например, китайская , вьетнамская, иранская или турецкая модели демократии Что позволяет нам типологически отнести эти модели к демократическим формам ? Прежде всего то, что в рамках этих моделей обеспечивается суверенитет народа. Они предусматривают выборность и подотчетность государственных органов гражданам через их представительные органы. Их нельзя отнести к разряду тираний, восточных деспотий, хотя институты гражданского общества и, тем более, реальное функционировании этих институтов в них порой разительно отличаются от западноевропейских институтов. Но ведь и сами общества в этих странах иные, хотя и постепенно эволюционируют, приобретают всё больше черт присущих общецивилизационной модели. Если о таковой уже можно говорить?

Современный глобальный мир пока только складывается и в нем сохраняются существенные различия даже в странах, принадлежащих к одному типу цивилизации, например, евроатлантической. Так, демократия по-американски и демократия по-шведски – это в известном смысле два разных типа «национальных демократий». В них есть очень много общего, но есть и существенные различия. В этом отношении весьма интересен пример демократии по-турецки. В ее рамках, в частности, армия имеет право вмешиваться в политический процесс, она фактически может быть верховным арбитром в политике, особенно по тем вопросам, по которым существуют острые противоречия в турецком обществе. Например, по вопросу политического ислама, отказа от секулярного характера турецкого государства. С точки зрения классической западноевропейской модели такая роль армии в политической системы страны противоречит принципам демократии. Но в Турции реально существуют очень многие права и свободы граждан, реально осуществляются выборные процедуры и многое другое из арсенала классической европейской демократии. В Турции в мае 2007 года в ряде городов прошли полумиллионные демонстрации протеста граждан и это, бесспорно, демократично. Но против чего протестовали турецкие манифестанты? Против права других турецких граждан привести через демократические выборные процедуры к власти исламистов. То есть эти манифестанты, используя право на свободу собраний и шествий, выступали в поддержку сохранения светского характера турецкого государства, несмотря на то что, курс на политическую имсламизацию, поддерживается, половиной турецкого демоса, включая представителей этого демоса, обладающих пусть и незначительным, но все же большинством в турецком парламенте, которому армия фактически не позволила провести кандидата от исламистов в президенты страны.

На каких весах можно взвесить и определить демократичность или антидемократичность позиций турецких исламистских политиков и их избирателей, с одной стороны, а также их светских оппонентов в турецком обществе и турецкой армии, с другой? Можем ли мы уверенно считать, что в Турции нет демократии? Или нам следует признать, что демократия в Турции есть, но она не такая же как в Евросоюзе, куда хочет вступить Турция? Может правильнее признать, что в Турции, бесспорно, демократия есть, но она весьма специфична, что это своя, турецкая национальная демократия»?

В рамках своей национальной демократии турецкие военные в 60- х годах повесили премьер-министра и пару министров, а в 70-х годах вешали коммунистов. Но постепенно людоедский характер турецкой национальной демократии смягчался и сегодня демократия по-турецки намного ближе к европейской демократии, чем 30 лет назад. Из чего можно сделать вывод – национальная демократия это не только весьма специфический тип политического режима, но и такой тип, который может меняться и как правило меняется со временем, сохраняя неизменными те или иные сущностные черты, как, например, кемализм в Турции, но с течением времени всё же сближается с «общецивилизационной» ( евроатлантической) моделью демократии. Иными словами, можно высказать и такое предположение: национальная демократия - это неизбежный переходный этап эволюции политического режима от авторитаризма к национальной версии либеральной демократии. Длительность этого переходного периода может исчисляться десятилетиями, а необходимость ( и длительность) этого этапа объективно обусловлена пока нерешенными специфическими задачами стоящими общества и решать эти задачи предпочтительнее в условиях политического режима «национальной демократии». В пользу этой версии может свидетельствовать и эволюция иранской национальной демократии, которая также во многом изменилась со времен правления аятоллы Хомейни. Она тоже стало либеральнее, но сохранила свою национальную специфику, осталась при этом «исламской демократией».

Попытки перепрыгнуть через этот этап почти всегда влекут за собой откат к «пропущенным» этапам политического развития страны. Так повсеместно оказались безуспешными привить западноевропейские модели парламентаризма в Африке в первые десятилетия после обретения ими независимости. Национальный парламент мог существовать в каком-либо из африканских государств 70-х – 80-х годов прошлого века, но это не мешало какому либо генералу-президенту или императору, Бокассе или Иди Амину, ритуально съесть (забить и через пару часов после забоя коллективно в составе членов правительства съесть) кого-либо из своих министров или парламентариев после критики в адрес последнего на заседании правительства ( это реальный случай имевший место в Уганде). На фоне таких африканских откатов в каннибализм постсоветский ханско-байский рецидив в Средней Азии выглядит почти как среднеазиатская версия «национальной демократии». Впрочем, в наиболее развитом среднеазиатском государстве, в Казахстане, существующий режим является, на наш взгляд, типичным режимом национальной демократии. Там есть и демократический хан и есть демократические по форме выборы, имеются демократические по форме процедуры, есть некоторая эволюция ( также пока лишь по форме, в нормах конституции) от авторитаризма к более либеральной модели: ограничение полномочий «хана», при наделении его правом пожизненно находиться на посту президента.

Читатель вправе спросить: какое отношение имеют политические режимы африканских каннибалов и среднеазиатских ханов к проблеме национальной демократии в России, к стране, где европейский этнос - русские составляют 80%, а вместе с русско-славянским населением (украинцами, белорусами), а также ассимилированными русскоязычными гражданами насчитывают до 90% населения страны? На это можно ответить, что к людоедству русские, действительно, отношения не имеют, но к «ханству» (царству) и к пропущенному этапу демократического развития мы имеем самое непосредственное отношение и модель переходного этапа «национальной демократии по-русски» также необходима для нас, хотя и совсем в других формах, нежели у негров или узбеков. При этом у нас, у русских, специфика форм национальной демократии связана не только с пропущенным этапом, но со спецификой национальной безопасности России.

Демократия и национальная безопасность в России.

Проблема с утверждением в России демократических институтов коренится на наш взгляд, в глубокой специфике России как государства и как общества. Историческая Россия, будучи европейской страной в расово-этническом, культурном и духовном отношении, в то же время являлась православной (восточно-христианской) империей (цивилизацией), которая даже после великой антимонархической революции продолжала ( и продолжает) тяготеть к квазимонархическому строю. Русские по своему архетипу – это «царистский народ», в отличии, например, от французов, у которых рецидивы монархизма привели к трем революциям и монархический режим в любых его ипостатасях полностью изжил себя во Франции еще в девятнадцатом веке. У русских со времен нашей великой революции прошло чуть больше времени, чем у французов от Великой французской революции до Парижской Коммуны. Возможно и мы, русские, в обозримом будущем окончательно изживем царистские пережитки. Но пока не изжили и с этим вполне объективным фактором, с этими особенностями национальной политической психологии надо считаться.

Россия с ХУ1 века неоднократно предпринимала попытки догоняющей модернизации, причем чаще всего – от Петра Великого до Сталина, а скорее всего до Брежнева- в форме мобилизационных проектов, осуществляемых в обстановке враждебного для России внешнего окружения. Мобилизация русского народа спасла его от великошведской, польско-литовской доминанты, от великогерманского уничтожения, от ядерного шантажа американцев. Но и цена была немалой. Мобилизационная модель, тем более, военная или предвоенная, неизбежно влечет за собой авторитаризм – жесткую централизацию управления.

( Продолжение следует)

Сергей Всеволодович Строев